Жизненная И Философская Драма Радищева - это...

Каялся в этом и один из самых ярких, типичных сынов столетия А.Н. Радищев (1749-1802), фигура весьма сложная, противоречивая, мятущаяся, бросающаяся в крайности от слезливой сентиментальности до кровожадных призывов к казни царского семейства, и совершенно далекая от стилизованного образа стойкого революционера и несгибаемого материалиста, каким его пытались рисовать в недавнем прошлом с пропагандистско-воспитательными целями. Поклонник Гельвеция, Руссо, Монтескье, выученник немецких философов, вернувшись в Россию, Радищев стал горячо проповедовать идеи радикальных просветителей, бичуя нестроения российской действительности и одновременно делая неплохую карьеру. В 1790 г. он стал управляющим Петербургской таможней. В том же году вышло знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву», написанное под влиянием «Сентиментального путешествия» Стерна. Более неподходящего момента было трудно подыскать, ибо во Франции только что произошла революция, Екатерина II пребывала в крайне возбужденном состоянии. Если ранее она снисходительно смотрела на масонские, либеральные и даже радикальные забавы, то теперь решила в корне пресечь крамолу. И Радищев, которого постоянно преследовал неумолимый рок, попал, как и Новиков, под горячую руку самовластной императрицы, еще недавно ведшей любезную переписку с французскими правителями, пытаясь создать в европейском общественном мнении имидж мудрой и справедливой правительницы, что ей в немалой степени удавалось. Признание автором своего замысла "преступным", а книги — написанной "по сумасшествию" не спасло его от наказания. Правда, смертная казнь была заменена ссылкой в Сибирь. Вначале в творчестве Радищева доминировал интерес к социальной тематике, теориям естественного права и общественного договора, проблемам государственного устройства и проступал пафос свободы, квинтэссенцией которого стала ода «Вольность». Испытав подобно Достоевскому экзистенциальное потрясение в близкой к смерти пограничной ситуации и отправившись подобно ему в Сибирь, он смирился, перегорел и углубился в философско-антропологические размышления, собранные в наиболее серьезном сочинении — трактате «О человеке, о его смертности и бессмертии», состоящем из четырех книг-частей. В первых двух книгах, апеллируя к опыту, здравому смыслу, естественным наукам, Радищев добросовестно перечисляет аргументы в пользу примата материального начала, ограничения человеческого существования только земным бытием, его "сходственности" с растениями и животными, неумолимости природных законов (все это потом будут старательно цитировать сторонники диалектического материализма). Однако в третьей и четвертой книгах он утверждает, что "смерть есть не что иное, как естественная перемена человеческого состояния", и приводит троякие доводы в пользу бессмертия души: метафизический, состоящий в том, что мыслящая душа неразложима на составляющие и неразрушима вовеки; виталистический, согласно которому человек является носителем неуничтожимого жизненного начала; субстанциональный, ибо наш разум дан не от телесности, но свыше как дарование духовное, руководящее и управляющее всеми органами и человеком в целом. Трактат заканчивается патетической фразой: "Ты будущее твое определяешь настоящим, и верь, скажу паки, верь, вечность не есть мечта"13. Ссылка опального мыслителя закончилась в 1796 г. при восшествии на престол Павла I. При воцарении Александра I он был привлечен к работе комиссии по составлению либерального законодательства, но, не найдя понимания, впал в депрессию и покончил с собой. Жизненная драма Радищева была не только следствием неуравновешенности, экзальтированности, нетерпимости его натуры к мерзостям жизни или жестокости властей предержащих. Основная причина коренилась в крахе освободительной утопии радикального крыла Просвещения как европейского, так и российского. Страстно поверив в идеалы свободы, равенства и братства, ставшие знаменем Французской буржуазной революции, сделав их пропаганду смыслом жизни, Радищев увидел не только кровавый террор якобинцев, но и жестокую тиранию Наполеона, превзошедшую абсолютизм Людовиков, и его цезаристские замыслы по подчинению Европы и России. Подобный финал обожествляемого революционного движения XVIII в. не мог не подкосить поверившего его идеалам талантливого русского мыслителя, вобравшего в себя и не выдержавшего проникших в сердце коллизий своего времени. Драма Радищева стала знаменательным предупреждением для будущих российских революционеров, предвосхищением их собственной участи, трагедии и гибели царской семьи, разрушением основ и потрясений самого бытия Отечества. Она показала, что нельзя идеализировать, обожествлять революцию, что это кровожадный молох, требующий жертв, что шествие через катаклизмы есть не лучший путь развития, но путь, связанный с неимоверными издержками общества и страданиями людей. Однако отечественные революционеры не захотели осмыслить финал радищевской трагедии и ее конечный итог, а взяли у него лишь пафос нетерпимости, жажду разрушения старого мира, ненависть к самодержавию и, сотворив из него разрушительного идола, стали поклоняться ему. Но подлинный Радищев и революционный кумир с лицом Радищева — это разные явления, каждое из которых требует особого осмысления. Антиподом, постоянным оппонентом и объектом то скрываемой, то прорывающейся ненависти Радищева была Екатерина Великая (1729-1796). Чистая немка по крови, лютеранка по крещению, принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская сделала ослепительную карьеру, выйдя замуж за Петра III, а после его насильственного устранения, ею же организованного, стала российской императрицей, на долголетнее правление которой приходится полоса наибольшего процветания и расширения империи в XVIII в., а также обострения российских проблем, главными из которых были крепостное состояние большинства подданных и пугачевщина. Европейски образованная, знавшая современную французскую и немецкую литературу, обменивавшаяся посланиями с Вольтером и Гриммом, купившая для России библиотеку Дидро, она хорошо подготовила себя к роли российской императрицы: приняла православие, выучила русский язык, проштудировала отечественную историю, много путешествовала по стране, полюбила ее и правила с большим толком, заслужив от придворных пиитов пышные сравнения с Минервой, Семирамидой Севера. Впрочем, оппозиционно настроенные старообрядцы сравнивали ее с блудницей вавилонской, к чему тоже имелись основания, ибо фаворитизм, болезнь "осьмнадцатого века", достиг при ней широчайшего распространения. При всем при том Екатерина II была не только искушенным потребителем культуры, но и небесталанным ее творцом. Она написала несколько неплохих пьес, исторических драм на сюжеты из русской истории, заметок и посланий частным лицам, официальным учреждениям по ряду серьезных вопросов, интересно ее мемуарное наследие. Во всяком случае, она бы дала немалую фору многим советским философам, которые убежденно считали себя настоящими мыслителями, ее же таковой не признавали. Однако времена ненависти к монархии миновали, и Екатерина II, признаваемая еще с прошлого века как недурной писатель, должна быть признана и как своеобразный философ на троне, мечта многих просветителей. Ее социальная позиция также заслуживает внимания; она была необходима и оправдана существовавшим тогда раскладом сил, что прекрасно показал, в частности, Пушкин в «Капитанской дочке», где правде угнетенного народа в лице Пугачева он противопоставил правду государственного порядка в лице поручика Гринева и стоящей за ним императрицы. Для более глубокого знакомства с наследием Екатерины II полезно почитать ее двенадцатитомное академическое собрание сочинений, изданное в начале нашего века.