Разделение Церквей - это...

РАЗДЕЛЕНИЕ ЦЕРКВЕЙ — распад Христианской Церкви — в своем исходном проекте Вселенской — на различные Церкви. Св. Василий Великий усматривал общую причину исторических Р. Ц. "в слабости у некоторых христиан чувства взаимной братской любви и уважения — в случае разномыслия они ставят мнение свое или своей партии выше мнения всякого другого лица, не соглашаются подчинить его даже голосу целых церквей и всей Вселенской Церкви, всех хотят учить, а сами ни у кого не считают возможным учиться".

Согласно изложению истории вопроса Б. М. Мелиоранским, разногласия, приведшие к образованию в Церкви партий, прекращавших друг с другом церковное общение, были двоякого рода: одни касались вопросов догматических (см. Догмат), другие — вопросов церковного управления. Первым с конца 2 в. было присвоено преимущественно название ересей; за вторыми остался термин "схизма" (раскол), в 1—2 вв. означавший всякие церковные разделения. Реформация создала для возникших в ее время систем вероучения новый термин: "исповедание", примененный митрополитом Петром Могилою к православному вероучению; с конца 19 в. данное слово применялось для характеристики также и нехристианских конфессий (так стало позволительно говорить об иудейском вероисповедании; см. Иудаизм). С традиционно-богословской точки зрения термин этот приложим только к религиозным системам, которые, расходясь с православием в известных пунктах, не подвергались, однако, специальному суду и осуждению Вселенской Церкви. Из всех Р. Ц., безусловно, важнейшим во всемирно-историческом отношении характеризуется существующее уже 1000 лет разделение Вселенской Церкви на Восточно-Православную и Римско-Католическую. Это Р. Ц. представляется, с восточно-православной точки зрения, последствием властолюбия и умственной гордости Пап и неправославных мнений и новшеств, допущенных ими в западный патриархат ("латинская ересь"); с Римско-Католической же — оно рассматривается как раскол, возникший вследствие отказа Востока признавать своего законного верховного главу в лице Папы Старого Рима ("греческая схизма"). Впрочем, в оценке положения обе стороны колебались и колеблются. Так учение о Филиокве было впервые названо ересью патриархом Фотием в письме к патриарху Аквилейскому в 883; позже, после Вальсамона (12 в.), это выражение употреблялось очень часто; однако, например Николай Кавасила архиепископ Солунский (1340), сочинениями которого предписано было руководствоваться на Флорентийском Соборе Георгию Схоларию и Марку Эфесскому, считал догматический вопрос открытым и обвинял папство не в ереси, а в превышении власти — в том, что оно, не спросясь голоса Вселенской Церкви и несмотря на возражения с Востока, частное западное мнение возвело на степень богооткровенного догмата. М. Лютер и до, и после разрыва с папством не считал греков еретиками; его оппонент в Лейпциге доктор богословия Экк прямо назвал их таковыми. Митрополит Московский Филарет не считал для Восточной Церкви возможным из себя составить Вселенский Собор, следовательно, не считал Запад еретическим. В энциклике Папы Льва XIII от 20 июня 1894 не было речи ни о ереси, ни о схизме, а говорилось лишь о "разномыслии". Согласно богословскому анализу, в первые века нашей эры христианство в Римской империи распространялось преимущественно в городах, среди средних и низших слоев населения, и уже отсюда проникало постепенно внутрь страны. Самые многочисленные общины возникали в наиболее крупных центрах империи, торговых, промышленных и административных, таких, как Антиохия (сирийская), Эфес, Коринф, Александрия, Рим. Отсюда беднейшие общины привыкли ждать материальной и духовной поддержки; здесь происходили самые крупные столкновения между христианством и языческой властью, и более всего мог проявляться героизм мучеников; отсюда выходили и сюда стекались лучшие писатели и учителя, отсюда расходилась проповедь по меньшим городам и селениям. В этих же городах, по более или менее достоверным преданиям, апостолы и их продолжатели, ради лучшего утверждения в вере многочисленных обращенных, жили подолгу и ставили после себя епископами своих ближайших учеников. Когда активизировался гностицизм, Церковь стала бороться с ним не столько метафизическими, сколько историческими доводами, доказывая, что Иисус Христос и апостолы учили совсем не тому, чему учат гностики; в подтверждение этого делалась ссылка на апостольское предание, нерушимо и согласно хранимое прежде всего у епископов тех городов, где апостолы или их ученики долго жили и проповедовали. Все это привело к тому, что "апостольские кафедры", совпадавшие с кафедрами главнейших городов, издавна пользовались в христианском мире преимущественным почетом и авторитетом, хотя иерархически не стояли выше других епископских кафедр. Особенное значение имел Рим на Западе: он был там не только единственной апостольской кафедрой, но до второй половины 2 в. вообще единственной значительной Церковью, и, следовательно, по древности своих преданий превосходил все прочие церкви Запада на целое столетие, ближайшее к апостолам. К тому времени, когда епископы стали властями, признанными государством, некоторые апостольские центры (напр., Эфес) успели утратить свой блеск и значение, т. к. апостольское предание, на котором это значение держалось, уже стало, путем литературы, общим достоянием; зато значение тех из них, которые были центрами населения, просвещения, богатства и администрации, возросло еще более. Таковы были Рим, Александрия и Антиохия. Ко времени Никейского Вселенского Собора (325) эти кафедры уже довольно долгое время пользовались не только моральным авторитетом, но и верховной юрисдикцией в церквах всех примыкавших к ним областей (что было зафиксировано 6-м правилом 1-го Вселенского Собора). В то же время выдвинулась новая кафедра — константинопольская вследствие перенесения в Константинополь столицы и резиденции и провозглашения его "Новым Римом". С 4 в. замечается определенное соперничество из-за главенствующего влияния в церкви между четырьмя центрами христианства (или патриархиями, как они начали позже именоваться): Римом, Константинополем, Александрией и Антиохией. Решающее значение исполняли по порядку важности следующие факторы: 1) богатство и политическое значение города, 2) обширность области патриархата, 3) заслуги кафедры перед православием, 4) высота связанных с кафедрой священных воспоминаний и степень достоверности основания ее апостолами (пятая патриархия, иерусалимская — см. 7-е правило 1-го Вселенского Собора — в последнем отношении далеко превосходила все другие, но во всех остальных далеко уступала им, а потому не принимала участия в соперничестве). Александрия в 4 в. явилась, благодаря заслугам своего богословия (Афанасий и Кирилл Александрийские), весьма серьезной соперницей Антиохии и Константинополя. Но Халкидонский Собор, где на александрийского епископа Диоскора пала тень еретичества (задевшая, по мнению многих, даже память св. Кирилла) и где восторжествовало православие Папы Льва I Великого и св. Флавиана Константинопольского, — подорвал ее авторитет. Окончательная победа халкидонского догмата над монофизитством (553) была вместе с тем победой Рима и Византии над Александрией. Неподчинившийся Восток отпал от Вселенской Церкви, подчинившийся же не оспаривал впредь ни прямо, ни косвенно первенства Византии. К тому же в 7 в. восточные патриархаты подверглись мусульманскому завоеванию: на мировой христианской арене остались лишь Византия и Рим. Государственное значение Рима в 4—6 вв. очень упало, сперва в силу перенесения императорской резиденции в Равенну, потом — в силу завоеваний Алариха, Гензериха и Одоакра. Таким образом, Константинополь, стоя позади всех патриархий во всех отношениях, кроме политического, в этом последнем и решающем отношении для подданных восточной империи опередил Рим. Востоку казалось в высшей степени и желательным, и справедливым, чтобы за Римом оставалось, из уважения к старине, первое почетное место, а вслед за ним стала бы кафедра Нового Рима, который был бы уравнен с Римом Старым во всем. Уже на 2-м Вселенском Соборе (381) это было постановлено, на четвертом (451) — подтверждено (28-й канон), и с этих пор взгляд на такое положение константинопольской кафедры установился на всем Востоке. На Западе, напротив, падение империи еще выше подняло значение римского епископа: он стал средоточием — религиозным, политическим, национальным — западно-римского правоверия, права и культуры против германского арианства и цивилизационного варварства. Рим стал главным органом, посредством которого павший Старый Рим в культурном отношении покорил себе одного за другим своих завоевателей. Таким образом, Запад и Восток чем дальше, тем меньше видели причин уступать друг другу что-либо в почетном положении и значении своих патриархов, и со своей точки зрения оба они были правы; каждая сторона считала несправедливыми притязания другой, и почва для разлада была создана. Однако действовали еще могущественные причины, заставлявшие и Восток, и Запад дорожить единением церквей. За исключением времени с 476 по 553, Рим и патримония св. Петра в Калабрии и Сицилии вплоть до 754 признавали себя подданными византийских императоров. Папам было выгодно признавать власть империи, чтобы сохранять в глазах варваров независимое положение и обаяние древнего императорского Рима. Византийское правительство нуждалось в папах собственно лишь до тех пор, пока оно еще лелеяло надежду возвратить всю Италию и пока оно обладало остатками равеннского экзархата. Тем не менее Восточной Церкви папы были нужны как церковный авторитет, лежащий вне пределов фактической власти императора, чтобы, опираясь на него, успешно вести борьбу с императорами-еретиками и византийским цезаропапизмом. Связь с Римом давала Востоку возможность, отпадая от покорных императорам епископов и патриархов, сохранять связь со Вселенской Церковью. Трудами святых Ремигия, Августина, Бонифация, Папы Григория Великого и др. авторитет римского престола на всем Западе был упрочен; папы приобрели там новую материальную опору в лице западных императоров (с 800). Еще раньше (в 754) они успели стать светскими государями, не зависящими от Византии; связь с Востоком могла быть им в будущем полезна лишь в том случае, если бы Восток согласился признать над собой папский примат в том смысле, как его уже издавна понимали сами папы — т. е. не как почетное первое место и высший нравственный авторитет, а как действительную верховную власть папы во всех отраслях церковной жизни, не исключая самой догматики. Раз Восток отказывает папам в таком признании, он становится им не только не нужен, но связывает их деятельность и на Западе. Папа хочет действовать как глава всей Церкви; Восток отказывается повиноваться, и нет средств принудить его к повиновению; остается объявить, что послушные церкви и суть вся истинная Церковь. Согласно версии Мелиоранского, это формально-юридическое воззрение пап на свое первенство в Церкви было тесно связано с исконным западным пониманием христианства — пониманием, которое можно проследить еще в христианской древности (в конце 2 в.) и в котором воспитывались из Рима обращенные народности. Эллины и эллинизированные народности восточной половины империи, согласно со своим национальным характером, поняли христианство преимущественно как богооткровенную метафизику и этику, как свыше указанный путь к нравственному совершенству и спасению личности и к познанию сущности Божества. Отсюда богатое развитие богословско-философской литературы на Востоке, оживленные споры по вопросам христианской метафизики, многочисленные ереси; отсюда же слабость и неразвитость церковной организации, порой даже робкое проведение в жизнь массы христианских начал, но зато обилие примеров высокой личной святости и создание целой науки о том, как она достигается. Как в дохристианское время греки были лидерами умственного и эстетического мира, так они остались ими и в период вселенских соборов, гордились этим положением и хотели сохранить его за собой навсегда. Римляне, а затем и романизованные народы западной половины империи, были мало расположены к метафизическому умозрению; но как самый государственный в мире народ, как создатели образцового права они поняли христианство как богооткровенную программу общественного устройства, которая, будучи осуществлена на земле, безошибочно ведет к вечному спасению. Где Восток видел философскую и моральную идею, там Запад создавал институт; поэтому и первенство своей римской кафедры он понял не морально, как Восток, а юридически. На помощь явилась языческая традиция. Лучшим до тех пор устройством общества представлялась языческая империя; там религия была функцией государства, глава ее был и светский правитель, и великий понтифик; поэтому римскому христианскому уму естественно было прийти к мысли сохранить соединение властей духовной и светской, но с постановкой религии во главе дела, т. е. сделать главу Церкви главой общества вообще, государство — одной из функций религии (папоцезаризм). В силу той же традиции языческого Рима византийские императоры признавали за собой право голоса во многих церковных делах: уже Константин Великий считал себя "внешним епископом" Церкви; наследники его предписывают символы веры, назначают епископов, созывают вселенские соборы (цезаропапизм). Сама Восточная Церковь была почти равнодушна к папоцезаризму, как и к цезаропапизму; ей прежде всего дорога была не форма и не путь утверждения религиозной истины, а ее нерушимость. "Цезаропапизм" православных императоров (напр., Юстиниана I) не встречал в ее среде протестов, или лишь очень слабые; но цезаропапизм еретиков она отражала с неимоверной и в конце концов всегда победоносной энергией. Этим определяется и ее отношение к папоцезаризму — стремлению пап к верховному властительству в церкви. Видя в консервативном и всегда православном Риме образец согласия и порядка, верного хранителя апостольского вероучения, на котором, как на пробном камне, можно было испытывать восточное богословствование, Восток отмалчивался и сначала даже внешним образом уступал Риму в его требованиях первенствующего и исключительного положения во Вселенской Церкви. Восток осыпал пап, за их заслуги православию, самыми почетными и лестными эпитетами, — а этим утверждалась на Западе уверенность, что Восток признает его юридический примат. Можно было, однако, наперед предвидеть, что как только папы получат возможность перейти от слова к делу и захотят законодательствовать в деле догмата на основании не Священного Предания, а западного богословского умозрения, эта попытка будет встречена таким же — и даже более резким — отпором, как попытки еретиков-императоров, и покажется Востоку покушением на религиозную истину, на исконную роль греческой мысли в мировой культурной истории. Внешняя история великого церковного разделения в главных чертах заключается в следующем. Уже в 5—7 вв. церковное общение между Римом и Византией несколько раз нарушалось, когда сталкивались папы и императоры, или папы и патриархи. "Генотикон" патриарха Акакия и императора Зенона, требовавший в угоду монофизитам отречения от Халкидонского Собора, вызвал 35-летнее Р. Ц. Рима и Византии (482—519). Принятие Папой Виталием осуждения "Трех глав" (554) повлекло за собой отпадение от папства Африки, северной Италии и Иллирии; схизму удалось прекратить лишь Папе Григорию Великому, который, однако, был в крайне натянутых отношениях с константинопольским престолом из-за титула "вселенский", принятого константинопольским патриархом Иоанном Постником (ум. в 595). На 6-м Вселенском Соборе легаты Папы Агафона доставили еще раз крупную победу руководимому Римом православию над новой "императорской" ересью — монофелитством; но тот же Собор показал, что на Востоке уже стали чувствовать тяжесть папской руки и готовились отстаивать свою самостоятельность. Вместе с тем Собор впервые поколебал на Востоке доверие к непогрешимости римской кафедры, осудив в числе монофелитов Папу Гонория, и Папа Лев II утвердил это осуждение. На 5—6-м (Трулльском) Вселенском Соборе (692) было постановлено следующее: 1) был подтвержден 28-й халкидонский канон о полном равенстве патриархов Старого и Нового Рима; 2) был составлен список источников вселенского церковного права, причем были обойдены почти все западные соборы и декреталии пап, и принято 85 апостольских правил, тогда как на Западе их признавалось лишь 50; 3) обязательное безбрачие пресвитеров и диаконов было осуждено как бесчеловечное и неосновательное требование; 4) был запрещен пост в субботу; 5) был возобновлен запрет апостольского Собора вкушать удавленину и кровь, что разрешалось римской церковью; 6) было запрещено изображать Иисуса Христа на иконах в виде агнца, указуемого перстом Предтечи — а такие изображения были весьма распространены на Западе. Папа Сергий I принял 6-й Собор, но отвергнул Трулльский и не дозволил опубликование его канонов в своем патриархате. Если тогда же не последовало окончательного разрыва, то потому, что на византийский патриархат вскоре затем обрушилась последняя императорская ересь — иконоборческая, потрясавшая церковь в течение более ста лет. При императорах-иконоборцах (725—784 и 815—843) официальные церкви были разделены, но тем с большей энергией поддерживали связь с Римом сверженная иконоборцами иерархия, восточное монашество и народ; другие восточные патриархаты тоже решительно восстали против иконоборчества. Св. Феодор Студит (759—826), опираясь в своей оппозиции иконоборчеству на Вселенскую Церковь, первый голос в ее среде отдавал папе. В посланиях ко Льву III и Пасхалию I он превозносит римскую кафедру в выражениях, которые и поныне доставляют католикам арсенал доказательств, будто православный Восток до Фотия признавал папский примат. На самом деле иконопочитатели так же мало были склонны к этому, как и иконоборцы: на 7-м Вселенском Соборе послания Папы Адриана I были прочитаны в греческом переводе, причем провозглашения папой своего примата были просто опущены или сильно сглажены. Когда империя и официальная Византийская Церковь вернулись к православию и на кафедрах Рима и Византии явились Николай I и Фотий, энергичные и искренние представители идеи своих церквей, — тотчас сказалось, как далеко зашла рознь; единство было уже чисто внешнее; для сохранения его ни та, ни другая сторона не хотела жертвовать своей самостоятельностью и своеобразием. В 857 кесарь Варда, всесильный дядя императора Михаила III Пьяницы, был отлучен от причастия патриархом Игнатием, будто бы за сожительство со снохой, а на самом деле за заключение в монастырь своей сестры и матери императора, императрицы Феодоры, ревностной почитательницы монахов и самого Игнатия. Варда низложил Игнатия и поставил в патриархи государственного секретаря Фотия, искусного и опытного дипломата, ученейшего человека своего времени и выдающегося богослова. В законности этого постановления можно было очень сомневаться, так как Игнатия устранили без суда, светской властью, и никак не могли принудить к отречению; в константинопольской церкви возник раскол. Спор Игнатия и Фотия был вовсе не личный, и его нельзя оценивать с лично-нравственной точки зрения. В лице Игнатия на византийский патриарший престол взошла монашеская партия "залогов" — крайних аскетов, консерваторов, образовавшаяся в среде православных как крайняя степень противодействия реформационным и светско-научным стремлениям иконоборцев. В 859 состоялся Собор, утвердивший Фотия и отлучивший Игнатия за непокорство Церкви. В 861 состоялся новый Собор; этот Собор опять утвердил Фотия. Легаты подписали это определение вопреки данным им полномочиям, по которым папа поручал им лишь расследование дела, а право решения оставлял за собой. В 864 крестился болгарский князь Борис (Михаил): крещение совершал епископ, присланный от Фотия, восприемником был император. Князь Борис в 866 обратился в Рим с просьбой прислать ему епископов и священников. Фотий подверг новшества резкой критике, особенно акцентируя незаконность искажения Символа веры, и пригласил восточных патриархов на Вселенский Собор для суда над папой. В 867 Собор состоялся; папа был объявлен низложенным. В том же году император Михаил был убит; его преемник низложил Фотия. Игнатий стал опять патриархом. В 869 в Константинополе состоялся новый Собор: Фотий был анафематствован и сослан в заточение; списки деяний Собора 867 были обречены на истребление. Игнатий вернул Болгарию в зависимость от Византии вопреки мнению пап. Собор 869 оказался малочислен. Фотий был возвращен, Игнатий завещал ему кафедру (878). Папа Иоанн VIII согласился признать Фотия патриархом в обмен на Болгарию. Легаты Рима на Соборе в Константинополе (879) не получили даже слова. О Болгарии вовсе не было речи; легатам предложили не снимать анафему с Фотия, а анафематствовать Собор 809 и всякого, кто осмелится что-либо добавлять к Никео-Цареградскому Символу веры. Этим явно осуждалось филиокве. Легаты согласились на это, что вызвало на Западе такое же недовольство, как деяния 869 — на Востоке. Иоанн VIII поспешил отвергнуть Собор и опять анафематствовать Фотия. Следующие папы поступили точно так же; всех папских анафем на Фотия насчитывается 12. После второго низложения Фотия (в 886) и до окончательного Р. Ц. (1054) сношения между церквами были редки и случайны; но если до конца 10 в. в них преобладало чувство единства, то с начала 11 в. — рознь. Отношения были хуже всего тогда, когда кафедры были заняты лучшими людьми. Патриарх Николай, последователь Фотия, отказался в 905 благословить четвертый брак императора Льва VI Философа и был низложен при содействии легатов Папы Сергия III, так как на Западе четвертый брак считался позволительным; но в 912 Николай опять явился на престоле и успел примириться с партией своего соперника Евфимия; в акте единения четвертый брак был запрещен. Разрыва с Римом не последовало, т. к. не с кем было разрывать: папский престол находился в этот период в сложнейшем положении. На Соборе 995 или 996 провозглашена была вечная память всем патриархам, дискутировавшим с папами. С 1024 по 1046 папство опять пришло в упадок; Папа Иоанн XIX в 1024 чуть было не согласился за деньги признать за константинопольским патриархом титул "Вселенского и всего Востока", но взрыв негодования в Западной Церкви заставил его оборвать переговоры. Наконец, при Папе Льве IX (1049—1054) и патриархе Михаиле Керуларии (1043—1054) совершился окончательный разрыв. Папа Лев IX тщетно требовал от императора Константина Мономаха возвращения кафедре св. Петра всех земель, перечисленных в "Константиновом даре" и находившихся во власти императора, а Михаил Керуларий поручил болгарскому епископу Льву составить послание с перечислением и осуждением латинских новшеств. К упрекам, сделанным Фотием, здесь были прибавлены новые, особенно против обычая употреблять для евхаристии опресноки. Послание было показано кардиналу Гумберту, который перевел его по-латыни и показал папе. Папа отослал письмо патриарху, требуя объяснений, "как осмелились произносить приговор над кафедрой, которую не позволено судить никому из смертных". Император и патриарх отвечали сперва в примирительном духе. В мае 1054 в Константинополь прибыли легаты: Гумберт, Петр, еп. Амальфи и Фридрих Лотарингский, кардинал и канцлер Римской Церкви. По настоянию императора, игумен Никита Стифат в присутствии легатов сжег свое полемическое сочинение против латинян, хотя это был только ответ на еще более резкое сочинение Гумберта ("Диалог") против послания епископа Льва. На сожженное сочинение Гумберт отвечал новым, крайне резким. Все это повело к тому, что хотя император Константин стоял за легатов, приказывая переводить и распространять в народе сочинения Гумберта, но всем стало ясно, что Рим ставит ультиматум: безусловная покорность или разрыв. Оскорбленный патриарх 15 июня отказался продолжать переговоры. На другой день легаты положили всенародно, во время богослужения, на престол святой Софии акт отлучения патриарха и его партии и 17 июня уехали из Константинополя. Тогда Керуларий созвал Собор, произнесший анафему против легатов, и разослал окружное послание, предостерегая весь Восток от церковного общения с Римом. Во всех восточных церквах с этих пор перестали упоминать папу при богослужении.

Как заключает Мелиоранский, читая бесчисленные сочинения "против латинян", написанные после разделения византийцами и православными славянами, легко получить впечатление, будто Р. Ц. произошло из-за мелких дисциплинарных и обрядовых различий, которым, по слепой злобе и невежеству, придано было принципиальное значение. У Фотия различий указано 10, у Керулария 20, другие насчитывают их — 30, 60, 90 и даже 250. Но различия эти существовали и были известны задолго до разделения и сами по себе никогда не считались достаточной причиной для нарушения церковного общения, если только не касались догмата. Сам Фотий в письме к Папе Николаю от 861 оправдывает свое возведение прямо из мирян в патриархи (он прошел все церковные степени в шесть дней) тем, что восточный канон допускает это: так были поставлены св. Нектарий (в 4 в.), святые Тарасий и Никифор. Указав на ряд различий между Востоком и Западом, Фотий говорит: "ни от кого не требуется исполнения не принятого в его стране закона, лишь бы не нарушалась вера и вселенский канон". При всех попытках воссоединения стороны очень быстро соглашались признать за каждой стороной ее практику, а единственными, но непреодолимыми преградами являлись неизменно главенство папы и учение об исхождении Святого Духа. Все остальные разногласия не могли выступить причиной Р. Ц., а могут лишь свидетельствовать о том, до чего дошло взаимное раздражение и как тщательно всякая сторона стремилась оберегаться от всякого соприкосновения с другой.

По изложению Мелиоранского, до Пия IX существенными причинами Р. Ц., кроме вышеуказанных, считалось еще католическое учение о значении добрых дел для спасения ("пелагианство в Римской Церкви") и в связи с ним учение о сверхдолжных заслугах святых, об индульгенциях и о чистилище. Пий IX, провозгласив догматами мнения о непорочном зачатии Богородицы (в булле об этом новом догмате авторизуется теория догматического развития, тоже несогласная с православным учением) и о непогрешимости папы в вопросах веры (см. Ватиканский Собор I), придал Р. Ц. еще два догматических основания.