Православие - это...

ПРАВОСЛАВИЕ — славянский эквивалент ортодоксии (греч. "правильное знание"). Термин впервые употребляется во 2 в. в противоположности с гетеродоксией (греч. "заблуждение еретиков").

1) Первоначально П. было одним из многих названий единой Церкви (Единая, Святая, Соборная, Апостольская, Христова и пр.), которые сохраняются за ней и поныне. Но начиная с 1054, после разделения Церквей (см. Филиокве), возникает необходимость наименования частей в целях их различения. За Восточной Церковью (Константинопольский, Иерусалимский, Антиохийский патриархаты, Кипрская и Грузинская архиепископии) закрепляется название — "Православной Церкви"; за Западной (Римский патриархат и подчиненные ему диоцезы) утверждается название "Католической Церкви" (т. е. Соборной, включающей в себя всех истинно верующих независимо от места и времени их жизни). Условность такого разграничения очевидна: любой православный считает себя католиком, любой католик уверен в своем П. Православная и Католическая Церкви имеют много общего в богословии, т. к. основные его идеи были определены в эпоху деятельности Вселенских Соборов с 325 по 787, но разность культур и ряд исторических обстоятельств обусловил те противоречия, которые возникают между Востоком и Западом и в будущем послужат формальной причиной их разобщения (см. Символ веры). Существенные расхождения по ряду вопросов обусловливают возникновение различных типов мистического опыта, обрядов и нравственности (см. Католичество).

Возникшее разделение не могло остаться просто религиозным, в различные времена оно приобретало политическую окраску. В целях достижения религиозного единства на территории со смешанным по вероисповеданию населением монархи нередко издавали указы, которые ограничивали в правах (имущественных или гражданских в целом) и (или) лишали сословных привилегий одну из сторон, делали невозможным совершение ее культа или просто откровенным насилием заставляли принять ее веру большинства. В поисках компромисса монархи неоднократно созывали соборы и субсидировали их содержание. В 1274 состоялся собор в Лионе, в 1439 — заключение Ферраро-Флорентийской унии, 1596 — Брестская уния, 1697 — уния с румынами Трансильвании и др. Унии представляли собой договоры, согласно которым православная сторона должна была безоговорочно принять главенство Папы Римского, сохранив за собой право придерживаться собственных традиций (как богословских, так и обрядовых), а католическая — в свою очередь — обещала оказывать посильную помощь в борьбе как с внешними врагами государства соседа, вступившего в унию, так и с внутренним гражданским неблагополучием религиозного меньшинства в своем государстве. Но большинство православного духовенства и мирян не принимало решений этих Соборов, и, вследствие этого, противостояние двух конфессий только возрастало, временами достигая степени вооруженных конфликтов. Согласно православному богословию, в отличие от единства государственного, единство Церкви есть единство веры и благодати, свободно усваиваемой каждым ее членом в Иисусе Христе, но не в единстве власти, которая, как и всякое правовое отношение, рождается там, где уже ничто не может сделать отсутствующая любовь. Единство Церкви — в ее самоотождествлении Христу; оно есть событие метафизическое, но тайно проявляющееся в истории. О единстве нельзя договориться — его можно только утратить. Его, уже приобретенное на Голгофе, нельзя создать — его можно только обнаружить.

2) Сегодня П. — наряду с католичеством и протестантством — одна из основных христианских конфессий, объединяющая более 150 млн. верующих из 9 патриархатов (Константинопольский, Александрийский, Антиохский, Иерусалимский, Московский, Грузинский, Сербский, Румынский, Болгарский), трех автокефальных архиепископий (Кипрская, Албанская и Элладская) и трех митрополий (Польская, Чехо-Словацкая, Американская). Также существует множество православных расколов, не входящих в каноническое единство Восточных Церквей.

Важнейшими постулатами вероучения П. являются догматы: триединства Бога, Боговоплощения, Искупления, Воскресения и Вознесения Иисуса Христа. Формально считается, что догматы не подлежат изменению и уточнению не только по содержанию, но и по форме.

Для П. характерен сложный, детально разработанный культ. Богослужения в П. намного более продолжительны, чем в других христианских конфессиях, и включают в себя множество обрядов. Основным богослужением является литургия. Важная роль отводится праздникам, главным из которых (согласно общехристианской традиции) является Воскресение Христово (Пасха).

Духовенство в П. делится на "белое" (женатые приходские священники) и "черное" (монашествующие, дающие обет безбрачия). Имеются мужские и женские монастыри. Церковная иерархия (епископат) формируется только из представителей "черного" духовенства. Высшим епископским саном является патриарх.

В настоящее время большинство Православных Церквей (за исключением Иерусалимской, Русской, Сербской и Грузинской) пользуются в богослужебной практике новым стилем (григорианским календарем), но дату Пасхи определяют по старому юлианскому календарю.

При общности вероучения и обрядности каждая поместная Православная Церковь (как автокефальная, так и автономная) имеет свою специфику не только конфессионального, но и этнического характера.

В настоящее время в П. насчитывается 15 автокефальных (Константинопольская [см.], Александрийская [см.], Антиохийская [см.], Иерусалимская [см.], Русская [см.], Грузинская [см.], Сербская [см.], Румынская [см.], Болгарская [см.], Кипрская [см.], Элладская [см.], Албанская [см.], Польская [см.], Чехословацкая [см. Православная Церковь Чешских Земель и Словакии], Американская [см. Православная Церковь в Америке]) и 4 автономные Церкви (Синайская, Финляндская, Критская и Японская).

В целом, по данным конца 1998 приверженцев П. в мире насчитывается около 225 млн. человек.

В истории П. в России собственный институт патриаршества был учрежден при царе Федоре Ивановиче в 1589. Еще с 15 в., со времени митрополита Ионы, зависимость Русской Православной Церкви от константинопольского патриархата оставалась только номинальной. Покорение Константинополя турками уменьшило власть местного патриархата. В то же время на Руси стало появляться сомнение в правоверности как византийского патриархата, так и греческого духовенства, дошедшее до того, что около 1480 в архиерейскую присягу было внесено обещание не принимать греков ни на митрополичью, ни на архиерейские кафедры. В 1586 решено было уничтожить и номинальную зависимость Русской Церкви от Византии. Пользуясь приездом антиохийского Патриарха Иоакима, царь заявил в боярской думе о своем желании "устроить в Москве превысочайший престол патриарший". Духовенство и бояре похвалили мысль царскую, но прибавили, что нужно снестись с восточными патриархами, чтобы никто не мог сказать, что патриарший престол в Москве устроен одной только царской властью. Московский Патриарх Иоаким, которому передали решение думы, взялся доложить об этом Собору Греческой Церкви. Год прошел без ответа. Летом 1588 сначала в Смоленск, затем в Москву прибыл константинопольский Патриарх Иеремия, и царь решительно поставил вопрос о патриаршестве в России, предложив самому Иеремии сделаться патриархом русским. На самом деле, однако, иметь патриархом грека в Москве не хотели, да и Кремлем был уже намечен свой кандидат — Иов. Быть патриархом П. в России было предложено Иеремии под тем условием, чтобы он жил не в Москве, а во Владимире как городе старейшем. Иеремия отказался жить не при государе. Тогда 26 января 1589 тем же Иеремией в патриархи русские торжественно был поставлен Иов, ставленник Бориса Годунова. Через два года получена была грамота от восточного духовенства, утверждавшая патриаршество в России в Москве и подписанная тремя патриархами, 42 митрополитами, 19 архиепископами и 20 епископами. Московский патриарх должен был занимать место после иерусалимского; поставлялся он Собором епископов Русской Православной Церкви.

В традициях П. в России избрание патриарха происходило обыкновенно таким образом. После смерти патриарха от имени царя или блюстителя патриаршего престола — а им обыкновенно бывал митрополит Крутицкий — рассылались грамоты ко всем митрополитам, архиепископам, епископам, архимандритам, игуменам степенных, т. е. более важных монастырей, с извещением о смерти патриарха и с приглашением "явитися в царственный град Москву, благочестивого ради Собора и для избрания великого святителя на превысочайший патриаршеский престол, иже в велицей России". К назначенному сроку приглашенные съезжались в Москву с протопопами, священниками, дьяконами. Если кому-нибудь из архиереев нельзя было прибыть к сроку для избрания патриарха, он должен был прислать грамоту, что он наперед согласен со всеми постановлениями Собора. Когда все духовные были в сборе, царь повелевал им "видети свои государские очи в золотой подписной палате"; старший из митрополитов "творил достойно по святительскому чину"; царь говорил речь и открывал Собор. Форма избрания патриарха была открытая или посредством жребия. Последняя окончательно установилась после смерти Патриарха Филарета (1634) и состояла в следующем. На шести бумажках равной величины писались имена шести кандидатов, из архиепископов, епископов и настоятелей степенных монастырей. Бумажки эти обливались со всех сторон воском, припечатывались царской печатью, и в таком виде царь посылал их Собору, который в это время заседал в московском Успенском соборе. Три из жребиев клались на панагию умершего патриарха; затем все члены Собора одевались в ризы, служили акафист Богородице; из трех жребиев вынимались два и откладывались в сторону. Также поступали с тремя другими жребиями. Оставалось, таким образом, два жребия; вынимали из них один, который и содержал имя избранного патриарха в московском П. Жребий, не распечатанный, вручался боярину, который принес жребий от царя; боярин шел к царю, и тот уже распечатывал жребий и узнавал имя избранного Патриарха Московского. Боярин после этого шел опять в Собор и объявлял ему имя вновь избранного патриарха. Таким образом, кандидатов в патриархи называл царь, и из них Собор производил избрание. При введении патриаршества в России предполагалось дать Русской Церкви и устройство соответственное восточным патриархатам, т. е. разделить Церковь на митрополичьи округа, которые бы обнимали собой несколько епархий, причем епархиальные архиереи должны были быть в такой зависимости от митрополитов, как последние от патриарха. На самом деле деление это не состоялось. Четыре архиерея — новгородский, казанский, ростовский и крутицкий — получили, правда, сан митрополита; но это не изменило положения вещей. Все иерархи в своих епархиях были равны и подчинялись патриарху так же, как раньше — митрополиту.

Если в условиях русского П. сан патриарха достиг высокого государственного значения, то этим он был обязан тем условиям, при которых пришлось действовать патриархам. Так, Патриарх Иов деятельно работал в пользу избрания Годунова в русские цари: затем, когда явился первый Лжедмитрий и стал серьезно угрожать Годунову, Иов твердо выступил против него, защищая сначала Бориса Годунова, затем его сына Федора. Он посылал послов к князю Острожскому и польскому духовенству, убеждая их не верить Лжедмитрию, предал его анафеме и в своих посланиях доказывал, что Лжедмитрий не кто иной, как беглый чудовский монах Гришка Отрепьев. Когда самозванец овладел Москвой, Иов был свергнут с патриаршего престола и в простой монашеской рясе был отвезен в Старицкий монастырь. На патриаршье место Иова был избран рязанский архиерей Игнатий, родом грек, в молодости воспитывавшийся в Риме и до приезда в Россию занимавший кипрскую епископскую кафедру. Он первый из архиереев признал Лжедмитрия царем и за это был возведен в патриархи 24 июня 1605. Предположение некоторых духовных историков, что Игнатий был возведен Лжедмитрием в патриархи потому, что по своим убеждениям и характеру мог быть удобен для Рима, не имеет достаточных оснований: новый владыка русского П. разослал грамоты, в которых предписывал молиться, между прочим, о том, чтобы Господь Бог возвысил царскую десницу над латинством и басурманством. После свержения Лжедмитрия Игнатий переехал в Литву, где принял унию. После Игнатия патриархом, естественно, был избран человек, в наибольшей мере проявивший оппозицию против Лжедмитрия. То был казанский митрополит Гермоген. Он был не в ладах со вновь избранным царем Василием Шуйским, но стоял за него как за царя венчанного. Когда появился второй Лжедмитрий и народ стал волноваться, Гермоген перенес останки царевича Дмитрия из Углича в Москву и устроил торжественную покаянную процессию в Москве, в присутствии вызванного из Старицы ослепшего Патриарха Иова: народ каялся в изменах, клятвопреступлениях, убийствах, и патриархи отпускали ему его грехи. В начале 1609 недовольные Шуйским вытащили Гермогена на лобное место и, тряся его за ворот, потребовали согласия на перемену царя. Патриарх остался тверд, не побоялся толпы и отстоял Шуйского. Когда Шуйский год спустя был свергнут и бояре выдвинули кандидатуру польского королевича Владислава, Гермоген согласился на желание большинства, но с тем, чтобы Владислав перешел в П. В Польшу были отправлены послами князь Голицын и ростовский митрополит Филарет. Через некоторое время к ним пришла грамота от бояр, в которой предписывалось во всем положиться на волю королевскую. Но послы заявили, что грамота от одних бояр для них не действительна: их посылали патриарх, бояре и все люди вместе, а не одни бояре. Когда в Польше возразили на это, что патриарх — лицо духовное и в светские дела вступаться не должен, то получили в ответ: "изначала у нас так повелось: если великие государственные или земские дела начнутся, то великие государи призывали к себе на собор патриархов, архиепископов и епископов и без их совета ничего не приговаривали, и место сделано патриархам с государями рядом: теперь же мы стали безгосударны, и патриарх у нас человек начальный". Переговоры с Владиславом окончились неудачей; в апреле 1611 русские послы были отведены пленниками в Мариенбург. Гермоген освободил русских от присяги Владиславу и стал призывать народ на защиту государства и П. Кроме патриарха, города не хотели знать другого начальства; к нему они посылали отписки о сборе ратных людей. Польская партия бояр, во главе которой стоял Салтыков, враждебно относилась к Гермогену и потребовала, чтобы он воротил земские ополчения, шедшие к Москве, но владыка русского П. благословил ополчения и проклял изменников отечества. Его посадили под стражу и преградили всякие сношения с народом. В тюрьме он и умер (1612), заморенный, как говорили, голодом. До 1619 русское П. оставалось без Патриарха. Сначала им управлял казанский митрополит Ефрем, а после его смерти (1614) — митрополит Крутицкий Иона. В 1619 митрополит Филарет возвратился из Польши в Москву. Воспользовавшись пребыванием в Москве иерусалимского Патриарха Феофана, Михаил Федорович возвел своего отца в Патриархи РПЦ. Как отец царя Филарет получил титул "великого государя" и занял в государстве место, равное царю: наступило время полного двоевластия. В сфере церковного управления и суда патриарх оставался независимым и никем не стеснялся. В 1625 Филарет получил от царя новую грамоту, по которой все духовные лица его епархии, монастыри и церкви, с их служителями и крестьянами, во всех делах, кроме уголовных, были подчинены суду одного патриарха; если же они имели дело с каким-нибудь светским лицом, то должны были жаловаться в приказы, которые ведали ответчиками. Двор патриарха был устроен по образцу царского. У патриарха были свои свечники, чашники, скатерники, повара, хлебники, пивовары, истопники, конюхи, иконописцы, мастера серебряных и золотых дел и т. п.; были у него и свои бояре, окольничьи, стольники, стряпчие, дворяне, дети боярские, которым поручались разные дела по управлению. При Филарете в области патриаршего управления П. начинают выделяться разряды и приказы: в судном приказе или патриаршем разряде были сосредоточены все судебные дела; в приказе казенном — дела о ставленниках, а также сборах с вотчин и духовенства; приказ церковных дел ведал делами, касающимися церковного благочиния; дворцовый приказ заведовал хозяйством. Ведомство этих приказов не было, впрочем, строго разграничено и может быть определено только приблизительно. Патриарх же по-прежнему, вместе с высшим духовенством, призывался на земский Собор и в царскую думу. По смерти Филарета преемник его, Йоасаф I (1634—1640), не мог занять такого положения, какое принадлежало отцу царя: он не носил титула великого государя, как и его преемник Иосиф (1640—1652). При последнем было издано "Уложение" царя Алексея Михайловича, значительно подрывавшее значение в государстве церковной иерархии вообще и самого по себе церковного института П. в частности. Патриарх сидел во время составления "Уложения" в царской думе и на земском Соборе и не протестовал. Учреждением монастырского приказа были уничтожены судебные привилегии духовенства, а следовательно, умалена власть патриарха в П. Главным противником приказа и борцом за влияние П. явился Патриарх Никон, при котором патриаршая власть достигла небывалого до тех пор развития. Как и Филарета, Никона титуловали "великим государем"; власть патриаршая как бы приравнивалась к власти царской. Монастырский приказ не был уничтожен, но почти бездействовал. Не имело силы и постановление "Уложения", запрещавшее увеличение монастырских вотчин: патриаршие вотчины увеличились за это время с 10 тыс. дворов до 25 тыс. Никон окружил себя царской пышностью и сделался, как царь, недоступен. Архиереи рабски подчинялись всесильному патриарху, беспрекословно сносили все его грубости и исполняли его распоряжения. Патриарх своей властью отбирал у епархий и церквей вотчины и отдавал их на свои монастыри или присоединял к патриаршим владениям. Самовластно поступал Никон и с боярами. Идеалом его было двоевластие, в виде светской власти царя и духовной — главы П. С этой целью он как бы в противовес "Уложению" пересмотрел и дополнил Кормчую, которую издал с приложением подложной грамоты Константина к Папе Сильвестру, содержавшей в себе апологию церковной власти и церковных имуществ. Никон хотел убедить царя Алексея Михайловича отменить вовсе "Уложение" и заменить его Кормчей; но это не удалось. Во время же удаления Никона, до суда над ним, русским П. правил Питирим, митрополит Крутицкий. Приговор над Никоном был вместе с тем приговором и над патриаршеством в России и его идеалами. Патриаршая власть вводилась в известные рамки; давалось понять, что русский патриарх не всемогущ, что власть его — не самодержавная царская власть. Собор 1667 признал, что патриарх не должен носить титула великого государя и вступаться в мирские дела; с другой стороны, однако, признана была независимость духовенства и церковных людей в гражданских делах от мирского суда. Патриархом на Соборе 1667 был избран тихий, незначительный Йоасаф II (1667—1673). С этих пор патриаршество в России начинает терять свое государственное значение. После Иоасафа II патриарший престол занимали Питирим (в 1673), Йоаким Савелов (1673—1690) и Адриан (1690—1700). Они не играли крупной роли в русском П. и были заняты обереганием привилегий духовенства вообще и своих в частности, главным образом в судебном отношении. В 1675 был закрыт монастырский приказ. В 1689 новгородцы били челом Патриарху Иоакиму, чтобы духовных лиц судили в гражданских делах не на митрополичьем дворе, а в приказной палате. Патриарх пригрозил новгородцам судом. В 1700, когда была поднята мысль о составлении нового "Уложения", Патриарх Адриан велел составить свод прав Русской Церкви — т. н. "Статьи о святительских судах", в которых были собраны выписки из Номоканона, царские уставы и ханские ярлыки; правительству рекомендовалось помнить все это и не отступать от старины. Сближение России с Западной Европой вызвало оппозицию со стороны как Иоакима, так и Адриана. Умирая, Патриарх Иоаким в своем завещании умолял правительство не допускать приверженцев П. к дружбе с иноземцами и еретиками, запретить последним строить кирхи, разорить уже раньше построенные, не давать иностранцам начальства в полках, не вводить новых обычаев. Адриан намеревался идти по следам Иоакима, но Петр Первый резко оборвал патриарха, и он должен был замолчать; Адриан даже жил не в Москве, а в своем Перервинском монастыре. Не проявляя прямой оппозиции, глава П. в России молчаливо был главою недовольных, а в лице его и само патриаршество как учреждение было символом недовольства новыми порядками. Поэтому, когда в октябре 1700 умер Патриарх Адриан, преемника ему не было назначено. Во главе управления Церковью был поставлен рязанский митрополит Стефан Яворский, с титулом "местоблюстителя патриаршего престола". Уже одно то, что местоблюстителем был назначен митрополит рязанский, а не Крутицкий, как до тех пор бывало, являлось нововведением. По отношению к церковным делам местоблюститель сохранял права главы П. — патриарха; для совещаний по важным делам он имел при себе очередных епископов из епархий. Так было до 1718, когда Петр стал заменять приказы коллегиями, в целях объединения однородных структур государственного управления. На Церковь Петр смотрел не с духовной точки зрения, как на общество П. — общество верующих, а с государственной, как на учреждение правительственное. Эта точка зрения побудила его единоличную власть патриарха заменить коллегией, постоянным собором духовного правительства. Духовная коллегия (синод) явилась высшим церковным и правительственным учреждением для П. в России.

В составленном для российского П. "Духовном регламенте" были изложены причины, побудившие царя заменить единоличное управление Церкви коллегиальным:

1) в собрании, где много членов, легче может быть отыскана истина;

2) решение Собора получает в глазах общества больше силы и значения, чем решение одного лица;

3) при коллегиальном управлении не могут быть остановки в делах вследствие болезни или смерти правительственного лица;

4) при коллегиальном управлении не может быть стремления у духовного правительства сравняться с особою монарха, как это могло быть при патриархе;

5) соборное учреждение может быть хорошей школой для архиереев.

На преобразование высшего управления Церковью русского П. было вытребовано согласие русских архиереев, а также настоятелей степенных монастырей, Сената и восточных патриархов. Таким образом, на длительный исторический период П. в России было лишено — по самому принципу организации собственной церковной иерархии — определенных амбиций (даже в сфере вероисповедания).

Знаменитый русский мыслитель Г. В. Флоровский (1893—1979) в книге "Пути русского богословия", изданной в 1937, подвел итог собственным, абсолютно уникальным исследованиям богословской традиции российского П.

Автор выражал уверенность, что "православный богослов в наши дни только в святоотеческом предании может найти для себя верное мерило и живой источник созидательного вдохновения". Патристическое богословие (восточные Отцы Церкви, византийская богословская традиция) — эталон и правило поиска истины в сфере современной религиозной мысли. Сквозь призму этого утверждения Флоровский рассмотрел всю историю православной русской духовности (богословие, церковные споры, систему духовного образования, религиозную философию, частично литературу и поэзию) и пришел к выводу, что все кризисы русской культуры связаны с отдалением от византийского наследия, от патристики и принятием иных образцов духовности (западной культуры, прежде всего).

По его мысли, русское богословие, русский интеллектуальный стиль получили свою закваску от византизма, приняли "от греков" принципы "духовной трезвости и раздумья" и любой "отказ от греков" приводит к разрыву органической эволюции русского духа: новгородские ереси 14 в., спор иосифлян и заволжцев, увлечение западнорусских церковных иерархов унией, духовные школы на "латинский" манер, дух "государственного секуляризма" петровских реформ и многое другое.

Согласно Флоровскому, "история русской культуры начинается с Крещения Руси"; тогда же формируются апории русского духа и логика его развития: русская духовность — сосуществование "дневной" (византийское христианство) и "ночной" (язычество, народная психология) культур. "Болезненность древнерусского развития" заключена в том, что, во-первых, "ночная" культура очень долго и упорно скрывается от "умного" испытания, проверки и очищения и, во-вторых, русский дух изначально страдает "недостаточностью аскетического начала". Флоровский был уверен, что установленная Ф. М. Достоевским русская "универсальная отзывчивость" также не способствовала "устоянию в истине", размывая любовь к ней, вовлекая в круг симпатий сомнительные или однозначно безбожные (атеизм, нигилизм) идеалы. Все это способствовало метанию русского духа из крайности в крайность и определило все переломы его эволюции.

Наиболее характерным является кризис 16 в., связанный с униатством в западнорусских землях. Флоровский определяет его как отпадение в унию западных православных иерархов и борьбу за П. на уровне простого церковного народа. В рамках этого кризиса определились две опасные тенденции. Во-первых, неготовность православных иерархов устоять перед "прелестью" наукоподобных объяснительных схем западной теологии и, во-вторых, борьба с унией в основном велась методами того же западного богословия, чаше всего, его протестантской версии. По убеждению Флоровского, "всего важнее и опаснее было то, что русские писатели привыкли обсуждать богословские и религиозные вопросы в их западной постановке". Единственным деятельным элементом противостояния унии, по Флоровскому, выступают последователи византизма в русском богословии (князь А. Курбский, инок Иоанн Вишенский и др.), которые были свободны от католического рационально-теологического схемотворчества и протестантского церковного критицизма. Эти византисты в опоре на святоотеческую традицию смогли отстоять православный идеал без помощи "латинских мудрствований" и вскрыть неправославный характер некоторых якобы православных полемических изданий. Например, Курбский известный библейский перевод Ф. Скорины считал негодным, т. к. он был сделан, по его мнению, "с препорченных книг жидовских" и схож с "Люторовым Библием".

Флоровский отмечал, что для России характерна рано сложившаяся ориентация на осмысление собственной истории и роли России в мировой культуре, что связано с постоянным общением с западной культурой, с усвоением (или неприятием) ее образцов. Эта ориентация, чаще всего, облекалась в форму теологических исканий, мотивы которых крайне характерны и для русской философии.

Хотя в России "философию изучали в русско-латинских школах еще с XVII века", собственная русская философия (основы которой формировались в духовных академиях) появляется в начале 19 в.: "Философское движение начинается в двадцатых годах из Москвы, распространяется из Московского университета" и совсем не с философских кафедр, отмечает Флоровский. Он выделяет три основные эпохи в развитии философии русского П.

Первая (середина 1820 — середина 1850-х): преобладание историософской проблематики, философские кружки, споры славянофилов и западников; это время "русской романтики и идеализма".

Вторая (вторая половина 19 в.) начинается отрицанием культуры и нигилизмом шестидесятников-разночинцев; "жажда соборности" утоляется из атеистических источников (утопический социализм, здравый смысл, "религия братства" и т. п.). Затем происходит возврат к религиозным мотивам (Достоевский, К. Леонтьев, А. Григорьев, В. Соловьев, Н. Федоров): "отрицание и возврат — это две стороны одного и того же беспокойного религиозного процесса... с середины прошлого века". Но этот возврат, отмечает Флоровский, не всегда есть "возвращение к истинной вере... даже не всегда и в христианство". Философские искания этого периода сделали философию общезначимым делом, "темой общественного внимания" и привили интерес "к родному философскому прошлому".

Третья (конец 19 — начало 20 в.) являет формирование и борьбу двух направлений: историзма и морализма. Первый исходил из необходимости учитывать генетические начала русской духовности (византизм), видеть в церковной истории развитие этого начала. Моралисты отстаивали первенство нравственных тем перед метафизическими, исходя из необходимости приблизить религию (Церковь и богословие) к реальной жизни. Морализм — это путь от человека к Богу, от опыта к Откровению; морализм — антропологический уклон в "новом богословии", отказ от патристической традиции, "разложение и размягчение самого чувства церковности". Эти богословские споры отразились и на философии: "Возникает у нас религиозная философия как особый тип философского исповедания и делания. Это был возврат метафизики к религиозным истокам". Но на пути этого возврата появился соблазн эстетизма ("Столп и утверждение истины" П. Флоренского, по мнению Флоровского, яркий тому пример). Третья эпоха православной русской философии была прервана революцией 1917 в тот момент, когда русский дух в очередной раз пытался, погружаясь в себя, выйти на путь самообновления.

Православное патриаршество в России было восстановлено на поместном Соборе Русской Православной Церкви 5 (18) ноября 1917; патриархом был избран Тихон (Белавин) (1917—1925).

Согласно комментариям С. С. Аверинцева, осуществленным в энциклопедии "Христианство" (1993), развитие демократических процессов в России в 1917 были восприняты чадами русского П. как светлая радость, притом парадоксально связанная именно с крушением православной империи. Знаковым явилось восстановление Всероссийским поместным Собором, открывшимся на праздник Успения в 1917, института патриаршества, упраздненного еще Петром I, и избрание 5 (18) ноября (т. е. уже после октябрьского переворота) Патриархом Московским и всея Руси преосв. Тихона (Белавина, 1866—1925), твердого исповедника веры перед лицом большевистского террора, причисленного в П. к лику святых. Против патриаршей власти, а — в тот момент — и против русского П. предательски выступало с 1922 конформистское "Высшее церковное управление", сочетавшее требование далеко идущих реформ в церковной жизни (т. н. "обновленчество" и "живоцерковство") с сервильными жестами в сторону большевистских гонителей. Этим выбором данные иерархи русского П. надолго скомпрометировали в глазах русского церковного народа самую идею духовных преобразований. При этом не следует забывать, что среди рядовых участников реформистских движений были честные священники, которые сами принимали страдания за веру. Из манипулирования призывом к обновлению в дурном церковно-политическом контексте вовсе не вытекает логически недоброкачественность постановки вопроса об обновлении П. Раскол совершился — опять-таки по мотивам политическим — и в церковной жизни русской диаспоры. В конце 1921 т. н. Русский всезаграничный Собор в Карловцах принял обращение к русским православным беженцам, в котором утверждался догматический, вероучительный статус монархической идеи. Около трети участников, некоторые из них сами были по личным убеждениям монархистами, приняли постановление о невозможности принимать от имени всей Церкви документ политического характера [ибо это противоречило постановлению Всероссийского поместного Собора от 2(15) августа 1917]; во главе этой группы стоял митрополит Евлогий (Георгиевский, 1868—1946). Так наметилось расхождение двух направлений: "карловацкого" (ныне Русская Православная Зарубежная Церковь) и "евлогианского". Почти все знаменитые богословы и философы русской диаспоры принадлежали ко второму направлению. Между тем в СССР, несмотря на отчаянное давление машины террора, моральная победа Патриарха Тихона и крах обновленческих лидеров (докатившихся до постановления о лишении патриарха даже монашеского звания) были неоспоримыми. Процесс над патриархом, затеянный с расчетом на смертный приговор, пришлось прекратить. Однако реальность советского режима, который был во цвете сил и как раз получал международное дипломатическое признание, заставляла с собой считаться. Накануне кончины Патриарха Тихона ГПУ беспрецедентной моральной пыткой вынудило его подписать т. н. "Завещание", подлинность которого сразу же вызвала споры, но подложность которого, во всяком случае, недоказуема. После его смерти вопрос о руководстве Церковью, неразрешимый в условиях непрерывных арестов нормальным путем, вызвал тяжелые разногласия: местоблюстителем был назначен митрополит Петр, вскоре арестованный, так что ему самому пришлось назначать себе ряд заместителей — практика, вынужденная бедой, но крайне запутавшая вопрос о духовной власти. Сомнения, касающиеся полномочий митрополита Сергия (Старгородского, 1867—1944, впоследствии патриарха), приобрели принципиальный характер, когда последний обнародовал в 1927 свою "Декларацию", заходившую в тенденции компромисса с советским режимом несравнимо дальше "Завещания" Патриарха Тихона. Так, странно звучала в условиях террора фраза о благодарности советскому правительству "за такое внимание к духовным нуждам православного населения". Был очевиден контраст "Декларации" с безупречной нравственной позицией и достойным тоном появившегося тогда же, посвященного тем же темам и созданного в заключении "Соловецкого послания" группы иерархов. Оно также признало советский режим как реальность политическую, но отчетливо акцентировало несовместимость П. и советской идеологии. В ответ на "Декларацию" возникло движение "непоминающих", т. е. отказывающихся возносить имя митрополита Сергия за литургией. Из последнего со временем сложилась т. н. Истинная (или "Катакомбная") Православная Церковь, давшая в различные периоды советской эпохи немало страдальцев за веру, но не имевшая физической возможности окормлять сколько-нибудь широкие массы верующих, все более похожая на секту и подверженная дальнейшим разделениям. Особенно прискорбными, смущавшими и дезориентировавшими приверженцев русского П. в крайне тяжелое для него время были заявления о "безблагодатности" таинств у оппонентов, чересчур легко делавшиеся и "сергианами", и "непоминающими". Новую ситуацию создала атмосфера Второй мировой войны, породившая во многих умах иллюзорную, но искреннюю и объяснимую надежду на примирение гонителей и гонимых в патриотическом порыве и на претворение сталинской империи в обитель П. — Святую Русь. Сталин очень хорошо умел с минимальными затратами поддерживать такие надежды. 4 сентября 1943 он принял митрополита Сергия с двумя иерархами и разрешил поставление патриарха; разумеется, поставлен был Сергий. Зарубежным фоном этих событий явилось то обстоятельство, что если "евлогианское" направление заняло позицию патриотизма (русского, во Франции также французского и т. п.), то верхушка "карловацкого" направления приняла сторону Гитлера, славя его как "богоданного вождя" в то самое время, когда иерархи Патриарха Сергия так же величали Сталина; гитлеровский режим особым распоряжением передал все храмы русского П. на территории рейха исключительно "карловацкой" иерархии. Безнадежным тупиком для православной совести была необходимость выбирать между одним и другим "вождем", а патриотизм был сильным мотивом. Недаром такой неоспоримо честный человек, как Владимир Николаевич Лосский, один из лучших богословов православного Парижа, отозвался на смерть Патриарха Сергия 15 мая 1944 гиперболическими похвалами. За этим стояли, кроме всего прочего, сочувствие воюющей России, тяжко оскорбленное поведением православных сторонников гитлеризма. После встречи в Кремле внешние обстоятельства Русской Православной Церкви в СССР существенно изменились: было открыто 8 семинарий и две духовные академии, что уже говорило об отказе от организации немедленного физического вымирания духовенства, открывались храмы, начал выходить ничтожным тиражом "Журнал Московской Патриархии". Этому печатному органу, впрочем, негласным "разъяснением" было запрещено вступать в какую-либо, даже самую мягкую полемику с антицерковными версиями советской прессы и пропаганды. Перерыва в поставлении иерархической главы Русской Церкви, который имел место между смертью Патриарха Тихона и поставлением Патриарха Сергия, больше не бывало; после смерти последнего был поставлен Патриарх Алексий I, после его кончины — Патриарх Пимен. Однако лишь Патриарх Алексий II под конец "перестройки" был избран в условиях достаточно свободных, чтобы можно было без оговорок говорить о выборах. Но для масс верующих само преемство было ободрительным знаком: "нам разрешили Патриарха". Весьма двусмысленным подарком Сталина для П. было насильственное, с прямым участием карательных органов, присоединение к Русской Православной Церкви украинских греко-католиков (т. н. униатов) в 1946; неизбежным следствием этого не мог не стать агрессивный подъем униатства и его превращение в знамя западноукраинского национализма в недавние года. Если в прошлые века имело место использование государственного насилия и в пользу униатов (Польшей), и против них (Российской империей), то это было дурным, но естественным плодом идеологии "католических" и "православных" наций и государств, но когда о торжестве П. радело ГПУ, это как-то уж чересчур очевидно являло соединение несоединимого. Между тем иерархи Московской патриархии перестали быть изгоями, стоящими вне закона, отлавливаемой дичью: им был предоставлен статус декоративного придатка к советской номенклатуре, обитателей особой резервации, вне которой они не имеют никаких прав, но которая поддерживается силой режима специально для них (и для демонстрации зарубежным посетителям!) как неотъемлемая отныне деталь на панораме режима. Когда при Н. Хрущеве к концу 1950-х развернулась с новой силой антирелигиозная кампания, опять взрывали храмы, закрывали приходы, — корпоративный статус верхушки Московской патриархии уже не изменился и не мог измениться. Платой за все это были не только комплименты советской власти вообще, но и заверения перед всем миром, что положение верующих в СССР не оставляет желать лучшего и преследуемые "сидят за дело". Были отмечены также систематические конформистские выступления по сугубо конкретным политическим поводам (скажем, с одобрением введения войск в Венгрию). Даже позиция в собственно религиозных вопросах зависела тогда в русском П. от политических запросов властей, так что время "холодной войны" породило резко антиэкуменические и в особенности антиватиканские жесты в 1948. Хрущевская же "разрядка", — напротив, демонстративную активизацию в начале 1960-х экуменических связей, включая присылку наблюдателей от Московской патриархии на 2-й Ватиканский Собор. Было дано принципиальное разрешение приверженцам П. причащаться в католических храмах и допускать католиков к причастию в православных храмах, впоследствии объявленное "нецелесообразным".

Главами русского П. — Патриархами Московскими и всея Руси — были: Сергий (Старогородский) (1943—1944); Алексий I (Симанский) (1945—1970); Пимен (Извеков) (1971—1990); Алексий II (Редигер) (с 1990).

После свержения в России коммунистического режима и распада СССР глава русского П., Патриарх Московский и всея Руси исполняет важнейшую роль — гаранта духовного здоровья православных России.

о. Сергий Лепин, Д. К. Безнюк