Неконвенциональное восприятие знака - это...

НЕКОНВЕНЦИОНАЛЬНОЕ ВОСПРИЯТИЕ ЗНАКА в религии — характерная для религиозного сознания трактовка знака (слова, изображения, песнопения, ритуального жеста) не как условного (немотивированного, конвенционального) обозначения соответствующего понятия или представления, но как части обозначаемого. Н. В. З. является предпосылкой фидеистического отношения (см. Фидеизм) к знаку — веры в магическую силу или святость слов, букв и других языковых знаков (см. Имяславие), культовых изображений богов (см. Иконопочитание, Иконоборчество), культовой музыки и пляски, ритуальных телодвижений и жестов (см. Крестное знамение). В естественных языках преобладают знаки-символы (т. е. знаки, означающие которых не имеют "природной", причинно-следственной или иной объяснимой связи с означаемым), поэтому в целом языковой знак имеет конвенциональную (условную) природу. Конвенциональное восприятие знака в филогенезе и в онтогенезе характерно для исторически зрелого и взрослого сознания. Согласно фило- и онтогенетически первой рефлексии человеческого ума над словом, слово (имя вещи) мыслилось не как ее условное обозначение, но неконвенционально: как часть или даже сущность вещи. Неконвенциональное (безусловное) отношение к знаку присуще мифологическому (мифопоэтическому, или пралогическому) мышлению.

Феномен Н. В. З. можно наблюдать в языковом сознании дошкольников и младших школьников: ребенок может не различать слова и называемые ими предметы (поэтому он, например, убежден, что слово поезд — длинное, слон — большое, конфета— сладкое, а дождь — мокрое); дети могут думать, что в предложении Там стояло два стула и один стол всего три слова; или что названия предметов объясняются их свойствами (ср. примеры такой логики по наблюдениям Л. С. Выготского: "Корова называется корова, потому что у нее рога, теленок — потому что у него рога еще маленькие, собака — потому что у нее нет рогов и она маленькая, автомобиль — потому что он совсем не животное"). Феномен Н. В. З. является фундаментальным (элементарным) психолого-семиотическим механизмом, создающим возможность фидеистического отношения к языку (речи), а также к изображению, телодвижению или жесту.

Н. В. З. в религиозной или магической практике предстает как иррациональное и субъективно-пристрастное отношение к плану выражения знака. Это роднит религиозное восприятие магического или священного знака и художественное (эстетическое) восприятие речи, изображений и выразительных движений, т. е. сближает религиозно-магическое и эстетическое отношение к знакам. Эстетическое отношение к тексту (речи) вызывает у читателя (слушателя) эстетические чувства и переживания: ощущение притягивающей красоты слова, изумление и восторг перед его совершенством, желание повторять то, что понравилось в тексте, — вчитываться, вслушиваться в текст, как бы вбирая его в себя или растворяясь в нем, сопереживая самому его звучанию и переливам смысла. Н. В. З. в магической и религиозной практике, как и эстетическое восприятие речи (а также изображений, музыки, танца и т. п.), связано с работой правого полушария головного мозга. Это область эмоционального, чувственно-конкретного, алогичного (или надлогичного); здесь "кажимость" субъективно важнее "реально сущего". Художественное сознание, как и сознание, верящее в магию или святость слов и букв, не только мирится с непонятным и темным в значимых текстах, но даже нуждается в смысловой непрозрачности ключевых формул. Фидеистическое и эстетическое восприятие слова нередко сливаются. Ср. у Чехова в рассказе "Мужики": женщина каждый день читает Евангелие и многое не понимает, "но святые слова трогали ее до слез, и такие слова, как аще и дондеже, она произносила со сладким замиранием сердца".

Феномен неконвенциональной трактовки слова в религиозно-магической сфере, как и эстетическое отношение к речи, характеризуется обостренной чуткостью к внешней, формальной стороне знаков. Такова безотчетная пристрастность неконвенционального восприятия священного текста, литургических и молитвенных формул в психологии верующего. В. О. Ключевский, объясняя природу близости религиозного и эстетического отношения к слову, писал: "Религиозное мышление или познание есть такой же способ человеческого разумения, отличный от логического или рассудочного, как и понимание художественное: оно только обращено на более возвышенные предметы [...]. Идею, выведенную логически, теорему, доказанную математически, мы понимаем, как бы ни была формулирована та и другая, на каком бы ни было нам знакомом языке и каким угодно понятным стилем или даже только условным знаком. Не так действует религиозное и эстетическое чувство: здесь идея или мотив по закону психологической ассоциации органически срастаются с выражающими их текстом, обрядом, образом, ритмом, звуком".

Н. В. З. в религиозной практике, как и в искусствах, нередко связано с их фасцинирующим (от лат. fascinatio— околдовывание, зачаровывание, завораживание) воздействием на адресата: фидеистические тексты, обряды, ритуальные пляски, изображения, музыка, песнопения, как и произведения искусства, обладают способностью убеждать, волновать, внушать, завораживать. Способность фидеистических и художественных словесных текстов к фасцинации связана с их искусным построением — с ритмом и экспрессией переносно-образного употребления языка; обычно это искусные, мастерские тексты. Они завораживают звуковыми и смысловыми перекличками, странным и одновременно точным подбором слов, метафоричностью, способной, ошеломив, вдруг обнажить таинственные связи явлений и бездонную глубину смысла. Отождествляя знак и обозначаемое, слово и предмет, имя вещи и сущность вещи, мифологическое сознание склонно приписывать слову те или иные трансцендентные (чудесные, сверхъестественные) свойства — магические возможности; чудесное ("неземное" — божественное или, напротив, демоническое, адское, сатанинское) происхождение; святость (или, напротив, греховность); внятность потусторонним силам. Произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале — это обидеть, прогневать или навредить высшим силам. В мифологическом сознании происходит фетишизация имени божества или особо важных ритуальных формул: слову могут поклоняться как иконе, мощам или другим религиозным святыням. Само звучание или запись имени может представляться магическим актом — как обращенная к Богу просьба позволить, помочь, благословить. Ср. т. н. начинательную молитву в православии ("читаемую перед началом всякого доброго дела"): Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Представления о неконвенциональности знака в сакральном тексте создают характерную для религий Писания атмосферу повышенного внимания и пристрастной чуткости к слову. Следующие ниже два экскурса в какой-то мере позволяют почувствовать конкретные проявления этой экзотической (для рационалистического сознания) атмосферы. 1. В латинском сочинении 11—12 вв. употребление слова "Бог" во множественном числе расценивалось как кощунственная уступка многобожию, а грамматика — как изобретение дьявола: "Не учит ли она разве склонять слово Бог во множественном числе?". 2. В православном Символе веры читались такие слова: Верую [...] в Бога [...] рожденна, а не сотворенна. При Патриархе Никоне (в середине 17 в.) был опущен противительный союз "а", т. е. стало: Верую [...] в Бога рожденна, не сотворенна.Эта правка вызвала неприятие противников церковных реформ Никона (будущих старообрядцев). Они считали, что устранение союза "а" ведет к еретическому пониманию сущности Иисуса Христа — как если бы он был сотворен. Один из защитников прежней формулы дьякон Федор писал: "И сию литеру "а" святии отцы Арию еретику яко копие острое в скверное его сердце воткнули... И кто хощет тому безумному Арию еретику друг быти, той, якоже хощет, отметает ту литеру "а" из Символа веры. Аз ниже помыслити того хощу и святых предания не разрушаю". Ср. также оценку этого исправления иноком Авраамием: "Ты же смотри, яко по деиству сатанинину едина литера весь мир убивает". Отчаявшись вернуть прежнее чтение Символа веры — с союзом а (церковно-славянское название буквы а — "азъ"), старообрядцы грозили никонианам адом: "И за единой азъ, что ныне истребили из Символа, последующим вам быти всем во аде со Ариемь еретиком" (цитируется по изданию Н. И. Субботина. М., 1881, 1885).

В условиях Н. В. З. успешность религиозной практики (богоугодность обряда, внятность Богу молитвы, спасение души верующего) ставится в прямую зависимость от аутентичности сакрального текста; его искажение кощунственно и опасно для верующей души. С Н. В. З. связана та крайняя осторожность, с какой религии Писания относятся к переводам священных книг, начиная от многовекового сопротивления самой идее перевода Писания на новые языки и кончая недопущением переводов в богослужении (например, до сих пор в синагогах всего мира Тора [см.] читается только на древнееврейском языке, как и Коран [см.] во всех мечетях — только на классическом арабском). Многовековые традиции Н. В. З. обусловили характерные для религий Писания требования особой точности при воспроизведении (устном или письменном) сакрального текста; боязнь любых, в том числе чисто формальных, вариаций в выражении сакральных смыслов; повышенное внимание к орфоэпии, орфографии и даже каллиграфии. В конфессиональной редакторско-издательской практике Н. В. З. обусловила консервативно-реставрационный подход к религиозному тексту: крайне осторожное редактирование богослужебных, канонических и вероучительных книг с опорой на авторитетные древние или старшие списки или издания, с минимальным учетом естественных изменений, произошедших в языке; поэтому устаревшие слова и формы не заменялись более понятными, но толковались в лексиконах и закреплялись в грамматиках (см. "Книжная справа").

Феномен Н. В. З. в конфессиональной сфере выступает как важнейшая психолого-семиотическая предпосылка того, что в истории народов их религиозная жизнь является наиболее устойчивым и традиционным компонентом.

Н. Б. Мечковская