Ален де Бенуа - это...

АЛЕН ДЕ БЕНУА (Alen de Benoist, настоящее имя — Фабрис ла Рош, Fabrice La Roche) (р. 1943) — французский философ, теоретик геополитики, писатель, журналист, эссеист, создатель интеллектуального течения, именуемого "неоязычеством". Излюбленные сферы исследований А. — политическая философия и история идеологий, вместе с тем он является автором многих трудов в области археологии, народных традиций, истории религий. А. опубликовано более 50 книг и более 3 тыс. статей, которые переведены почти на 20 языков. Получил юридическое, философское и теологическое образование.

Основные направления исследований А.:

1) общая критика индивидуализма, универсализма и национализма (или этноцентризма) как категорий, относящихся, по его мнению, к "метафизике субъективности";

2) систематическая критическая "деконструкция" (в стиле "новой французской философии" второй половины 20 в. — Ред.) торгового разума и аксиоматики экономического интереса, а также "многочисленных влияний Капитала, чье планетарное распространение составляет основную угрозу мирозданию в настоящее время" (А.);

3) борьба за местную духовную автономию, связанная с защитой коллективных идентичностей;

4) четкий выбор позиции в пользу интегрального федерализма, опирающегося на принцип "субсидиарности" (кооперативной взаимной дополнительности в общественной и повседневной жизни. — Ред.), начиная с основы практик "демократии участия".

Начал свою политическую деятельность в рядах Федерации студентов-националистов, созданной в 1960 активистами организации "Молодая нация". В июле 1962 А. (еще под настоящим именем — Ларош) и другие будущие лидеры "Group d’Etudes Civilisation Europeen" (в переводе на рус. язык — "Группа изучения европейской цивилизации"), или "GRECE" ("Греция"), подписали манифест "За позитивную критику", который был первой попыткой разработки теоретических оснований новой идеологии. 17 января 1969 в Ницце "Группа…" была официально зарегистрирована. Это общество стало интеллектуальным центром движения, которое позже (на рубеже 1970 —1980-х) получило название "новых правых", а сам А. принял активное участие в разработке идеологии и имиджа этого движения. По оценке его оппонентов, А. сыграл "первостепенную роль в походе против рационализма, против идеалов 1789 года".

В 1969 А. (под именем Робер де Эрт) стал руководителем журнала "Нувель эколь". Официальным же органом "GRECE" являлся основанный в 1973 журнал "Элеман". С 1988 А. руководит также изданием тематического альманаха "Кризис".

После выпуска книг "Взгляд справа. Критическая антология современных идей" (1977) и "Идеи как они есть" (1979) левые журналисты открыли, что уже 10 лет существует доселе неизвестное и обделенное вниманием прессы движение. Последнему дали название "новых правых" и развернули против него массированную пропагандистскую кампанию. В ответ на нее А. решил ознакомить широкую публику с идеями "новых правых" в неискаженном виде, опубликовав книгу "Как можно быть язычником" (1981). А. в этом тексте предстал противником христианства — идеологом европейского "неоязычества", отношение к которому, по его мнению, отличает "новых" правых от "старых".

Название "Как можно быть язычником" перекликается с вопросом Вольтера по поводу трактата Ш. Монтескье "Письма из Персии", в котором современная ему Европа жестко критиковалась с точки зрения вымышленного персонажа. В то время для европейца казалось немыслимым вообразить себе иную жизнь, хотя бы с точки зрения перса; современная Европа настолько же прочно отождествляется с христианской религией и символами, что мир без христианства стал бы, как многим кажется, миром без Европы. А. оспаривает эту точку зрения, пытаясь призвать не к повороту в язычество, а скорее к конструированию язычества нового типа, к поклонению ценностям, а не богам. В то же время А. не изобретает новую религию, а подытоживает усилия предшественников в деле дехристианизации Европы от античных критиков христианства до Ф. Ницше и М. Хайдеггера.

Приводя слова Ю. Эволы о невозможности выделить из гибрида христианства и язычества "христианство" или "язычество" в чистом виде, А. тем не менее не оставляет надежды на окончательный расчет с иудеохристианством. Расовый подход, прозвучавший в работах Ж. Э. Ренана, утверждавшего, что "есть расы монотеистические и есть политеистические" и что "пустыня по природе монотеистична", у "правых философов", таких как Мигель Серрано, стал тезисом об арийском политеизме. В то же время Гераклит и Парменид, многократно цитированные Ницше и Хайдеггером, для А. являются сторонниками идеи превосходства мифа над логосом и не заслуживают упрека в том, что в своей приверженности Единому недостаточно политеисты, а значит, "недостаточно греки" (как отмечалось в работах "правого философа" П. Шассара).

По мысли А., в 15—17 вв. Европа пережила Ренессанс, "Возрождение" в буквальном смысле этого слова. Согласно Ренану, люди взглянули в лицо Античности. Однако это возрождение не было ни шагом назад, ни простым переживанием прошлого; напротив, оно стало началом нового духовного Пути и новых приключений фаустовской души — пути победного и триумфального, поскольку вел он к пробуждению. Так и сегодняшнее новое язычество — не регрессия, но свободный выбор своего будущего, более естественного, гармоничного, могущественного; будущего, в котором ради нового сотворения проецируется та Вечность, из которой происходят все европейцы. Быть язычником в настоящее время — значит в первую очередь изучать древние индоевропейские верования и их историю, теологию, космогонию, системы символов, мифы, мифемы (те составляющие, из которых складывается сам миф).

Важно, согласно А., не только интеллектуальное знание — но еще и знание духовное. Не только одно эпистемологическое познание — но еще и познание интуитивное. Язычество не есть простое накопление знаний о культуре и традиции Европы — хотя также необходимо глубоко разбираться в них. Прежде всего, по мнению А., язычество предполагает проекцию определенных культурных ценностей на сегодняшних людей, т. е. непосредственных наследников этой культуры, взрастившей человека современного. Что, в свою очередь, приводит к восприятию истории человечества как истории фундаментальной духовной Битвы.

По убеждению А., возрождение языческих традиций — дело сложное. Верования дохристианской Европы гораздо богаче, чем христианский монотеизм, а по своему духовному и телеологическому разнообразию превосходят его в несколько раз. Впрочем, сейчас важен не вопрос духовного превосходства язычества над христианством. Гораздо важнее то, что языческие боги обращаются непосредственно к своим потомкам — и современные люди почерпнут гораздо больше из символического сопоставления Януса и Весты, из этического анализа легенды об Оресте, из космологической концепции создания Вселенной из тела Имира, нежели чем из узкоплеменных сказаний об Иосифе или Исааке.

С точки зрения А., помимо самой языческой мифологии, большое значение играет понимание концепций Божества и Сакрального как системы интерпретации мира. Как утверждал Б.-А. Леви, "отрицание бога уже подразумевает монотеизм". К сожалению, наша эпоха, — несмотря на то, что церкви и синагоги постепенно пустеют, — во многом осталась иудеохристианской, в частности, в оценке исторических событий и декларировании базовых ценностей. Быть язычником — не значит поклоняться Юпитеру или Вотану, поскольку в таком случае по сути своей это не будет ничем отличаться от поклонения Иегове или Христу. Быть язычником — не значит возводить храмы Аполлона или возрождать культ Одина. "Язычество" подразумевает духовный поиск того, что лежит за пределами любой религии; того, что в соответствии с традицией ведет к осознанию ментальных процессов, порождающих религию; к осознанию внутренней Вселенной, которую она отражает, и той формы миропредставления, которую она порождает.

А. пишет: "Проще говоря, как выразился Ричард Нибур, боги находятся в центре языческой системы ценностей, а соответствующие верования есть объекты этой системы. Пусть боги и верования преходящи, однако сама система вечна. Таким образом, язычество не подразумевает отказ от "духовности" или отрицания сакрального — напротив, оно дает человеку возможность выбрать и усвоить другую "духовность", другую форму сакрального. В отличие от атеизма или агностицизма, в основе язычества лежит религиозная связь между Вселенной и человеком, что гораздо глубже, чем система иудеохристианского монотеизма. Язычество не профанирует мир, а напротив, провозглашает его сакральным во всех его проявлениях. Именно это мироощущение и делает язычника язычником. Как заметил Жан Маркале, "принятие трансцендентности, которое начинается с осознания того факта, что сакральность не ограничивается одним лишь христианством. Европа становится языческой только в тот момент, когда она обращается к своим корням — не имеющим ничего общего с иудео-христианством". "Духовность", "сакральность", "вера", "вера в бога", "религия как система идеологии", "религия как социальный институт", "религия как система" — все эти понятия различны между собой и совсем не обязательно, чтобы одно подразумевало другое. В некоторых религиях понятие "бог" вообще отсутствует (как, например, в даосизме или буддизме), а некоторые учения гласят, напротив, что вера в Бога не подразумевает веры в "индивидуального Бога". С другой стороны, нам кажется, что вряд ли когда-нибудь наступит такой момент, когда человечество потеряет веру или религию. Вера ни в коем случае не является иллюзией или подавлением рациональных функций сознания; просто одного лишь "разума", "рацио", не достаточно для того, чтобы полностью удовлетворить духовные устремления человечества".

А. Шопенгауэр писал: "Человек — единственное из всех существ, которое осознает сам факт своего существования. Это осознание, возникающее особенно перед лицом смерти или разрушения, и есть источник наших метафизических потребностей; другим словами, человек есть метафизическое животное".

Как подчеркивает А.: "Потребность в сакральном — одна из фундаментальных потребностей человека, наряду с потребностью в пище или размножении (если кто-то захочет преодолеть их — что ж, тем лучше для него). По словам Элиаде, "переживание сакрального лежит в основе структуры человеческого сознания". Действительно, человеку необходимы вера или религия (заметим, что для нас религия не подразумевает религиозную этику) — как некий ритуал, позволяющий человеку придать миру некую "неизменность", "регулярность". В этом смысле недавнее возникновение атеизма есть признак всеобщего упадка, который выражается, прежде всего, в деструктуризации человеческого сознания".

По убеждению А.: "Было бы слишком много чести для иудеохристианства, если бы мы отказались от всех тех ценностей, на которые эта религия объявила монополию. Вряд ли стоит отвергать идею бога или концепцию сакрального только потому, что христианство выразило их в такой извращенной форме. Равным образом, не стоит отказываться от принципов аристократии только потому, что в свое время буржуа низвели их до карикатуры.

Заметим, что в дохристианский период само понятие "атеизм" не имело никакого смысла. Аммиан Марцеллин пишет, что "некоторые люди не верят, что боги обитают на небесах", но добавляет далее, что они тем не менее "верят в магию или силу звезд". Интересно, что в Древнем Риме "атеистами" стали называть самих христиан — поскольку те не выражали никакого почтения перед статуями богов или культовыми местами "язычников".

В древности "сакральное" не воспринималось как антипод "профанического", а, напротив, последнее было неотъемлемой частью первого. Не было никакой нужды в "посредничестве" между человеком и богом — общество выполняло эту роль само по себе, а религиозные институты были не более чем одним из аспектов, обеспечивающих эту связь.

Антоним латинского слова religio — глагол negligere, "пренебрегать". "Быть религиозным" значит "быть ответственным". Ответственность за свои поступки подразумевает свободу, т. е. — наличие осознанного выбора того или иного поступка, и в то же самое время — наличие духовной связи между членами общества".

Как отметил А.: "В свое время Леви сделал достаточно парадоксальный вывод: "монотеизм не подразумевает Сакрального или Духовного. Напротив, монотеизм есть отрицание духовности как феномена". Для нас это значит следующее: осознание мира как "Сакрального" есть проявление безусловного уважения перед миром, в то время как монотеизм, в буквальном смысле этого слова, есть отказ от почтения к миру в пользу некоего "Закона". О том же пишет и Хайдеггер в своем определении "сакрального". Таким образом, в нашем понимании — противоположном тому, которое декларировал Э. Левинас, — Сакральное проявляет себя как некая глобальная мистерия, основанная на близких отношениях между миром и человеком, в противоположность христианскому понятию "святости", опирающемуся на радикальное отстранение от мира. Язычество сакрализует и возвышает мир, в то время как иудеохристианский монотеизм "освящает" его, лишая всех "земных" достоинств".

А. пытается провести демаркационную линию в рядах язычников. "Идею" немецких идеалистов, по его убеждению, ни в коем случае не следует смешивать с платоновским "Логосом", а сенсуализм французских материалистов отличен от языческого натурализма. Иудаизм, на его взгляд, виноват в репрессивном отношении к природе, в дуализме "душа — тело", языческий же натурализм заключается в том, чтобы избегать слияния с природой и полного от нее отделения и обособления.

По мысли А., именно христианская пропаганда несет вину за обвинение язычества в свальном грехе, он утверждает, что за порнографию и за антисемитизм Европа должна быть благодарна только христианству. Карнавал и порнография, как и антисемитизм, согласно его позиции, имеют невротический характер. Первые — как реакция на репрессию сексуальности христианской культурой ("нет ничего более христианского, чем порнография, поскольку она запрещена"), второй — как вообще последствие того, что Европа сделала из иудаизма свое "сверх-Я", став антисемитской настолько, насколько она хотела бы быть "Израилем".

С точки зрения А., приверженцы неоязычества в отличие от старых традиционалистов, католических философов Ж. де Местра и Л. де Бональда, а также эзотерика Р. Генона не занимаются реставрацией прошлого, а предпочитают осуществлять социальное конструирование новых идеологических утопий. В работе "Что такое расизм", где был представлен наиболее полный спектр мнений европейских интеллектуалов за последние 300 лет по вопросам расы и расизма, А. пытается выделить некую "оптимистическую" точку зрения. Несмотря на утвердившуюся в европейской гуманистической традиции негативную оценку расизма и социал-дарвинизма, А. следует ницшеанской программе "переоценки ценностей". А. ссылается на одного из основоположников геополитики, Чемберлена, который писал: "Даже если будет доказано, что арийская раса в прошлом никогда не существовала, мы хотим, чтобы она возникла в будущем". И добавлял: "Расы не нисходят с неба, они развиваются во времени и лишь медленно обретают расовую чистоту".

Неоязычество соратников А. — это серьезная или претендующая на это программа реформирования Европы, а с нею и всего мира. "Жить как до 1789 и как после 2100" — девиз Л. Повеля (одного из авторов известной для русского читателя книги "Утро магов". — Ред.), которому была посвящена книга А. "Как можно быть язычником". Данная программа означает желание освободить человека от чрезмерного груза культуры, вернуться к естественным условиям, к элементарному уровню, когда связь человека с природой не была еще разорвана. Идеал — homo barbarus, который — в отличие от благородного дикаря Ж.-Ж. Руссо — осознал опасность и вред цивилизации, лишь пережив и преодолев ее. Многое из того, что предлагали "новые правые" в 1960, уже фактически оказалось достигнуто и сентенции А., призывающего покончить с христианством, порой выглядят зловещей иронией, что позволяет его критикам обвинить в недостаточном преодолении цельного иудеохристианства в борьбе с христианством, преодоленном в рамках самого христианства.

Порой путанные рассуждения А. оставляют мало надежды на осуществление окончательного расчета с христианской религией и позволяют возникнуть подозрениям о его некоем непроговариваемом "теистическом тезисе". В книге "Как можно быть язычником", которую сам А. во вступлении назвал "книгой желаний, воспоминаний и страстей", а также "книгой для всех и ни для кого" (вполне по Ницше. — Д. С.), четкое разделение на "языческое" и "иудеохристианское" вопреки программному заявлению, не представляется столь уж очевидным.

Для обоснования своего "языческого идеала" А. сталкивает самые противоположные мнения. Он цитирует, например, "фанатичного противника язычества" аббата Ж. Гома, отождествлявшего язычество с демократией и социализмом: "Ренессанс был возрождением, культом, фанатичным прославлением язычества со всеми его литературными, художественными, философскими, моральными и религиозными идолами; Ренессанс породил Реформацию, Реформация породила вольтеровское безбожие, вольтеровское безбожие породило Французскую революцию, Французская революция была самым ужасным катаклизмом в истории". А. упоминает Повеля, заявившего, что "существует тайная Европа, которую необходимо вновь открыть. Я верю в возвращение к новому язычеству", а также Леви, идеолога "новых левых", цитировавшего аббата Гома для обоснования тезиса совершенно противоположного, т. е. о тоталитарном характере язычества.

А. приглашает читателя "помыслить Бога по ту сторону Добра и Зла", даже сделать выбор, противоположный выбору автора, т. е. выбрать христианство, но по тем же причинам, по которым он сам предлагает сделать выбор в пользу язычества.

Язычество, согласно А., не может быть определено только как религия или как идеология: "Речь идет не о поисках объективной правды за пределами мира, а о ее намеренном создании на основании новой системы ценностей. Речь идет об основании неоязычества, которое позволило бы осуществить "способ подлинного существования", то есть ответственное принятие "твердого предвосхищающего решения", и которое создавало бы для человека, существа, созданного для смерти, условия "режима духовного могущества", постоянно благоприятствующего возвышению и преодолению себя. Речь, наконец, идет о том, чтобы вновь породить метафизику, которая исключала бы любую критическую мысль, не принимающую изначально мира, любую интеллектуальную позицию, основанную на изгнании и отрицании, которая исключала бы вечное нет дуалистического единобожия, — то есть метафизику, согласно которой понятия укоренения, проживания, обитания и мышления не различались бы".

А. принадлежат книги "Европа и третий мир — одна борьба" (1986), где он занимает резко антиамериканскую позицию и считает главным врагом самобытности как европейских народов, так и народов Третьего мира именно американский глобализм, а в книгах "Против расизма", изданной на испанском языке в 1992, и "Восстание культур. Европейский манифест XXI века" (1999) призывает к общему фронту народов Европы и Третьего мира против США и глобализации.

Д. В. Серебряков